«не ИЗВЕСТНЫЙ ПРОВИНЦИАЛ»

Живопись: Алексей Карнаухов

http://www.themoscowtimes.com/multimedia/     The Moscow Times    Vladimir Filonov

Есть художники, опрокидывающие привычные представления о целях и возможностях искусства. Не выходя за пределы традиционной изобразительности, не ударяясь в рассудочное комбинирование геометризированных форм, не погружаясь в мистику чистого цвета, они завораживают необычностью образного видения, поэтичностью воображаемого мира. К числу художников этого типа принадлежит и необычайно талантливый саратовский живописец Алексей Карнаухов. Во время учёбы в художественном училище он работал по-настоящему неистово: после занятий писал пленэрные этюды, вечерами рисовал, обдумывал композиции, создал немало пейзажей, натюрмортов, портретов. Упорно овладевал школьной премудростью, словно для того, чтобы с большим на то основанием расстаться с нею в свободном творчестве. В ранних его работах «озорного цикла» подкупали импровизационная раскованность, с которой недавно законопослушный воспитанник училища осваивал стилистику неопримитивизма.
Карнаухов принадлежит к поколению саратовских живописцев, рождённому сломом всего социально-политического уклада страны, которое буквально ворвалось в художественную жизнь города на рубеже 1980-1990-х годов. Для мастеров этой генерации характерно здоровое недоверие к любой идеологизированности. Их жизнеощущение отличалось насмешливым оптимизмом, тягой к пародированию всяческих традиций. И делалось это не из стремления обличать их, а скорее в балаганно-развлекательных, сугубо «юморных» целях. В поисках образных импульсов они обратились к наследию мастеров «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста». К тому времени эти «страшилы» 1910-х годов стали классикой отечественного искусства, и молодые озорники обыгрывали их мотивы, пародийно воскрешающие поэтику городского изобразительного фольклора.
В подчёркнутой русскости весёлого молодого художества, насмешливо славящего приметы кондового национального быта, не было ни грана раздражительного агрессивного почвенничества. Балаганная эксцентричность воспринималась не только прощальным поклоном родной старине, но и приветствием наступающей новой жизни, которая, как верилось ту пору, будет более свободной, а потому и самобытной. Ироническая ретроспектива у Карнаухова строилась тогда на традициях самодельной вывески, ярмарочного портрета, аляповатых ковриков, росписей пивных и других образцах низовой культуры провинциального города. Такими работами юный Карнаухов участвовал в групповых молодёжных выставках в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, в Германии, Экспонировал их и на персональной выставке в одной из частных галерей Вильнюса.
Но уже на первой своей экспозиции в Радищевском музее в 1993 году, живописец показал и работы иного звучания. Параллельно с озорными он создавал более успокоенные «гобеленные» полотна, в которых примитивистская брутальность умерялась напевностью линий и выхоленностью колорита. В них не было стремления эпатировать. Сохраняя игровую раскованность, художник с добродушной иронией писал чудаковатых людей или потешное зверьё особой «карнауховской породы». Картины эти декоративны и напоминают красочные панно. Конечно, и в них сохраняются интонации национального городского фольклора - язык провинциальных вывесок, площадного балагана, лубка.
В сказочной реальности, обживаемой Карнауховым, нескончаемо длилось волшебное действо, дарящее ощущение интересных живописных эмоций и неожиданных пластических метафор. И разглядывая чуть гобеленные, театрализованные композиции удивляешься неистощимости воображения художника-визионера. В его весёлом вымысле есть своя правда, такая же, как в доброй сказке. Здесь нечего смотреть тому, кто ищет в живописи иллюзорного сходства. Но не зря же поётся: «Вымысел не есть обман...» И не так уж просто угадать, где срабатывает генетическая память культуры, а где - творческий произвол живописца, культивирующего интуитивно-импровизационное самоощущение, упоение работой как радостной, словно бы не контролируемой сознанием игрой.
С годами живописная манера Карнаухова изменились не столь уж существенно. Творческий азарт его ранней поры не утих, а постоянная работа позволила вышлифовать свой особенный стиль. Меняясь, он оставался верен себе, отсюда такая убедительность новых его полотен. Но существенно иными стали сюжеты. Смена мировоззренческих ориентиров, религиозные искания, обретение веры изменили тематику: нередко это живописная материализация библейских речений, фантазии на мотивы религиозных праздников, полуфантастические ландшафты Святой земли или облики её воображаемых обитателей. Такие мотивы долгое время превалировали в творчестве художника.
Но его образная поэтика изменилась не столь существенно: примитивистский характер трактовки остался и в обширной сюите полотен, посвящённых библейским и евангельским мотивам. Решались они нетрадиционно: древние обитатели Святой земли виделись ему сквозь призму наивно воспринятой местечковой жизни черты оседлости. Никакой бытовой достоверности - только правда поэтического воображения. И она оказалась художественно убедительной. Содержание мудрых древних притч, облекаясь плотью бесхитростного вымысла, не теряло своей духовной глубины. Поражала неиссякаемость запасов образности возникающих у Карнаухова спонтанно, без видимых усилий. Впрочем, кладовые Книги Книг питали воображение не одного поколения художников.
На рубеже тысячелетий его тематический диапазон снова расширился: карнауховские мифы старого Саратова, Тифлиса дополнили мотивы библейских сказаний. Кавказская тематика не так уж неожиданна: вспоминается его раннее полотно «Небожители», иронически обыгрывающее стилистику великого примитивиста Пиросманишвили. Но и в «саратовских», и в «тифлисских» полотнах этого времени Карнаухов отказывается от эпатажности и брутальности работ ранней поры, сохраняя игровую раскованность и чуть ироническую одухотворённость их персонажей, немного сказочных, отрешённых от повседневного и будничного. Это характерно и для циклов, посвящённых Северу ли, жителям ли еврейских местечек былых времён, обитателям ли древнего Израиля или мотивам, навеянным поездкой в Аргентину. Как и прежде, преобладали жанрово-бытовые мотивы, но встречались и чистые пейзажи, декоративные натюрморты, реже - портреты.
Холст «Привет из Саратова» это портрет людей, несмотря на гротесковую трактовку, всё же легко узнаваемых, известных в художественных кругах города острословов и пересмешников, увлечённых творчеством Карнаухова. Типологическое и индивидуальное, акцентированные в чертах каждого из них придаёт, образам слегка ироническую убедительность. Мягким юмором пронизаны в полотнах последнего десятилетия и чисто бытовые мотивы. Считается, что гротеск бывает или трагедийно-напряжённым, или сатирически-глумливым. У Карнаухова же гротесковое заострение всегда смягчено добродушно-насмешливым отношением к изображаемому.
Но иногда дистанцироваться от горестных раздумий бывает труднее. Что-то от напряжённой образности прозы А. Платонова или живописи П. Филонова проявилось в раннем полотне «Степной хутор». Подспудный драматизм ощутим и в подсказанном ему Владимиром Глейзером сюжете «Вечерняя мелодия»: однорукие инвалиды войны вдвоём растягивают меха трофейного аккордеона. Подвыпившие матросы в тельняшках, горланящие под собственный же аккомпанемент жалостливую песню у фонарного столба, и хрупкий еврейский мальчик со скрипочкой в руке, запомнивший нелепую, вроде забавную, а по сути глубоко трагическую сцену.
И эти работы выполнены в той же примитивистской стилистике, характерной для всего творчества мастера. Художественный язык примитива с его пластической деформацией и условностью цвета, ведёт к методу, который именуют «остранением»: профессионал говорит как бы голосом талантливого самоучки. Это игра с восприятием зрителя, попытка разрушить устоявшиеся стандарты неожиданной странностью трактовки мотива. Эстетика примитива оказалась необычайно продуктивной для самой различной тематики.
Карнаухов - прирождённый живописец, живописец и в графике - таковы уж особенности его дарования. Цветопластическая убедительность образа заботит его более всего. Натурный импульс, если и ощутим в его работах, то подвергнут глубокой трансформации. Его привлекает собственно живописное содержание, чисто живописные ценности. Жизненные обстоятельства иногда заставляли его больше внимания уделять акварели и гуаши. Но, как правило, длилось это не долго: живопись снова становилась явно преобладающей в его творчестве, а акварель и гуашь - только сопутствующими ей.
Алексей Карнаухов - зрелый мастер, выставки которого пользуются успехом, его полотна привлекают не только частных коллекционеров России и ряда зарубежных стран, они представлены и в собраниях различных галерей и музеев, включая Радищевский музей в Саратове и московский Музей современного искусства. Ежегодно он создаёт десятки полотен, и такая продуктивность, казалось бы, невероятная в условиях его жизни и творчества, не сказывается отрицательно на качестве его произведений. Он по-прежнему продолжает удивлять и радовать тех, кто ценит настоящую живопись. 
 
Ефим Водонос
Зав. отдела Русского искусства СГХМ им. А.Н. Радищева
Заслуженный деятель искусств России