).jpg)
Живопись/инсталляция: Маня Алексеева,Пётр Белый,Валерий Гриковский,Александр Дашевский,Аня Жёлудь,Виталий Пушницкий,Илья Гапонов,Пётр Швецов,Марина Колдобская,Владимир Козин,Андрей Рудьев
ТОЧКА ОТСЧЕТА
Ночь родила Яйцо.
Ночь была черной, Яйцо белым.
Так начался мир.
Эта африканская сказка преследует меня, когда я хожу по мастерским питерских художников. Из палитры коллег исчезает цвет. Не только у тех, кто представлен на этой выставке и в этом каталоге. Если приглядеться как следует - признаки этой болезни обнаружатся едва ли не у половины местных художников. Эпидемия.
О тех, кому сам бог велел - фотографах и видеоартистах - не говорю. Хотя тоже можно спросить - почему, собственно, человек делает ч/б, когда можно работать в цвете? Но тут, по крайней мере, выбор из двух возможностей, следование мощной традиции старой фотографии и старого кино, которые меньше похожи на «реальность» и уж хотя бы поэтому больше - на искусство. В то время как для живописца отказ от цвета - радикальный жест, ставящий под сомнение саму сущность профессии - «писать живо». Как, следовательно, пишут - мертво?
Цвет исчезает по-разному. Каждый автор изобретателен по-своему в стремлении избавиться от этого последнего довода живописца.
У одних картины тускнеют, блекнут, истончаются, приобретая ностальгическую хрупкость старого фото. У других, напротив, брутально мрачнеют, сгущаются, выпирают из холста грязными потеками. У тех колёр становится нарочито нудным, монотонно-серым, из белил и сажи смешанным, как бы объявляя всем и каждому - это не живопись! Ceci n'est pas une pipe! А у иных так и просто не живопись - схемы, таблицы, чертежи, тушь-перо, если не принтер. Перерисованные на холсте фотографии - у кого гламурные, у кого суровые. Карандашом отштукованные или акварелью отмытые ландшафты - здешние и нездешние. Черные фоны и белые лица - не то голландские, не то испанские полотна эпохи религиозных войн. Жестко намалеванные на чем попало знаки - не то дизайн, не то шаманская раскраска. Каляки-маляки черным по белому, серым по серому. При всем богатстве выбора, цвета нет.
То же и со скульптурой. Материалы используют разные, но все какие-то нарочито аскетичные, бесцветные, чуть не сказала бесплотные. Черная резина, белый кафель, битумный лак, флизелин, бетон, прозрачный пластик. Железо цвета железа, стекло цвета стекла. Простыни, пух, перо. Прах, пепел, пыль.
Объяснений тому много, все более или менее неубедительны.
- Монохром - признак ностальгии. Типа «старые фильмы о главном».
- Я вырос в советских новостройках, чего вы после этого хотите?
- Дизайн вытесняет искусство, черный с белым - беспроигрышное интерьерное решение.
- Какой может быть цвет при нашей погоде? Петербург - город графики.
- Мир идет к шизофрении, люди хотят видеть все хорошим или плохим.
- В дигитальном мире живем, а компьютер работает как? Есть сигнал - нет сигнала. Ноль -
единица. Двоичная система.
- Проще надо, проще.
Если суммировать все эти объяснения, получится что-то вроде жалобы на неуют и неустойчивость интеллектуального климата, на пустоту, отсутствие ориентиров, безвоздушное пространство. Слышится желание прошлого или будущего, небесного или подземного - не здешнего и не настоящего. Поэтому изготовляется исторический документ или утопический проект, аллегория или макабр - но никак не жизнерадостное отображение того, что здесь и сейчас. Хочется определиться. Отсюда стремление к ясности, двоичности высказывания, простоте, прописи черным по белому.
Простота - признак грядущих перемен. Конечно, до нее еще далеко, монохромные опусы петербургских художников по большей части замысловаты и витиеваты, многодельны и многозначительны, нагружены постмодернистской ученостью и дизайнерской красивостью.
Но направление движения очевидно.
И тут самое время вспомнить, что черный квадрат, некогда намалеванный на белом хосте театрального занавеса, стал главным русским произведением всех времен. Зародышем всех возможностей, точкой отсчета - при движении во всех направлениях.
Марина Колдобская
